Санкт-Петербургский государственный университет с радостью сообщает о запуске нового онлайн-курса «Литературная сокровищница Ближнего Востока», который уже доступен для записи на Национальной платформе открытого образования, а скоро стартует и на Международной образовательной платформе Coursera!
Автором курса выступила Аполлинария Сергеевна Аврутина — доктор филологических наук, тюрколог, востоковед, лингвист и переводчик множества книг таких крупнейших современных турецких писателей, как Орхан Памук, Назым Хикмет и многих других. Курс получился очень насыщенным, красочным и поистине уникальным: слушателям предстоит познакомиться с литературными памятниками Ближнего Востока с древних времен до наших дней, коснуться таких тем, как дешифровка и история письма, а также услышать образцы ближневосточных литературных произведений в исполнении автора.
Расскажите о своем профессиональном пути: как случилось так, что вы заинтересовались Востоком и восточной литературой?
Я не могу сказать, что пришла к Востоку случайно. В детстве я хотела быть певицей, актрисой, но, согласно семейной традиции, мама меня определила на восточный факультет и с расчетом на это отправила в английскую школу. Мама занимается Востоком всю жизнь: окончила кафедру этнографии нашего университета, училась у Рудольфа Фердинандовича Итса, затем работала в Кунсткамере, а сейчас — в Эрмитаже. Я «выросла» в Кунсткамере и с закрытыми глазами знаю почти все экспонаты: 500 раз рассмотрела их во всех деталях и знаю наизусть, где какая трещинка, что как стоять должно. А потом, уже в сознательном возрасте, я полюбила некоторые турецкие книги, которые у нас тогда были доступны. Тогда показывали турецкий сериал «Королек — птичка певчая», и все его обожали. А я ведь занималась музыкой, поэтому на слух подобрала всю музыку из этого сериала и в школе страшно всех удивила — села в актовом зале за фортепиано, сыграла всю эту музыку, и все, конечно, «поумирали» от удивления. Мне очень все это нравилось. Потом дедушка подарил мне книжку Гюнтекина — кстати, до сих пор на полке стоит — и я в нее влюбилась. И еще тогда себе сказала, что обязательно, когда вырасту, буду тоже Гюнтекина переводить. И вот, в 2007 году, когда я работала в Америке и переводила «Другие цвета» Памука — по рукописи, которая была составлена из английского текста вперемешку с турецким, — ко мне обратилось одно московское издательство с предложением сделать новый перевод «Птички певчей». Я сначала была очень рада этому предложению, но потом отказалась. Потому что тот перевод, который я люблю с детства (перевод Игоря Печенева) и даже сейчас периодически почитываю, получился, так сказать, эталонным, лучше него уже не сделать. Поэтому я убедила их издать старый перевод. Но все-таки моя мечта меня нашла, предложение перевести мое любимое произведение прозвучало в моей жизни.
После 11 класса я стала поступать на восточный факультет и не поступила. Но во вторую волну поступила на исторический факультет, на кафедру к Борису Николаевичу Комиссарову (кафедра новой и новейшей истории — прим. редактора). Он даже был год моим научным руководителем, потому что на кафедре новистики я у него писала работу по Турции, по германо-турецким отношениям во Второй мировой войне. Кроме этого, с первого курса я ходила вольнослушателем на кафедру тюркской филологии. График был совершенно чудовищный: с 9 до 5 были занятия на востфаке, связанные с языком, по 4–5 пар каждый день, а в 6 уже начинались пары на историческом, на вечернем. Я очень хорошо помню те годы: я медленно брела с востфака через галерею Двенадцати коллегий, мне такое наслаждение доставляла эта прогулка — пройти всю галерею насквозь, выйти на площадь, перейти дорогу и прийти на истфак. Тогда лекции для вечерников были поточные, в огромных старинных многоярусных аудиториях. Я приходила в эту аудиторию, там еще почти никого не было, мне хватало еще буквально 10–15 минут, чтобы с чувством, с толком выпить чай из термоса, который мама мне с собой давала, съесть бутерброды. В общем, у меня каждый день, с понедельника по четверг, был такой ритуал. Я училась, училась и училась. Только очень страшно было домой ездить, потому что после 9 вечера я выходила — и темнота. Все это было какое-то метафизическое постмодернистское переживание, но вот таким непростым путем я пришла к Востоку.
В конце первого курса было обязательное условие — сессия на отлично и на истфаке, и на восточном. Меня благополучно перевели сразу на второй курс. А уже на четвертом курсе по просьбе Людмилы Алексеевны Вербицкой я начала преподавать на кафедре общего языкознания — студентам балканского отделения, турецкий язык. Вы знаете, я достаточно лояльно отношусь к студентам, которые прогуливают, потому что, памятуя собственный опыт, могу сказать, что у людей действительно разные обстоятельства бывают. Бывают просто откровенные лоботрясы, которые занимают чужое место, этих людей сразу видно. А есть люди, у которых просто тяжелые обстоятельства — они работают, например, или еще что-то, жизнь ведь непростая штука. Я к чему это все говорю? Просто я весь свой второй курс прогуляла, ходила только на языковые занятия, все остальное как-то прошло мимо меня. На учебе это не сказалось, тем более что язык у меня сразу пошел очень просто, и языковые экзамены я совершенно спокойно сдавала. Так вот, когда на четвертом курсе мне велели преподавать по программе второго курса, мне пришлось весь второй курс проходить самостоятельно по учебникам. Потому что я должна была объяснять студентам ровно все то, по чему у меня не сохранилось никаких конспектов и материалов, и мне приходилось сначала самой все это проходить, разбираться, а потом им рассказывать. Очень забавный опыт на самом деле. Так что с четвертого курса, с 99 года, я преподаю, а с 2000 года меня трудоустроили в Университет официально.
Многие наши соотечественники практически совсем не знакомы с восточной литературой. Наверное, во многом из-за того, что в обязательной школьной программе практически отсутствуют произведения Востока. Как вы считаете, необходимо ли пересмотреть этот вопрос и добавить восточных авторов в программу?
Мне очень нравится школьная программа Турции, потому что она включает не только восточные произведения — турецкие, классические персидские, не полностью, конечно, но выжимки на уровне сказки, которые детям понятны и интересны — бой богатырей, знаменитая сцена из «Шах-наме», где отец убивает сына, лирические отрывки из «Хосров и Ширин». В то же время в обязательную школьную программу включены и русские классики, и всевозможные европейские. Их школьная программа носит очень сбалансированный характер. В Турции переведен вообще весь Достоевский: каждое произведение, даже записные книжки все изданы — такого нет ни в одной стране мира. Там невозможно найти человека, который бы его не читал. А недавно вышло полное собрание сочинений Толстого на турецком языке. Я считаю, что огромная ошибка нашей школьной программы заключается в том, что она довольно однобока: нас знакомят с русской культурой и худо-бедно с западной. Мне страшно повезло, потому что в моей школе работали вузовские преподаватели — мы читали и «Беовульфа» в переводе, и Шекспира в оригинале, но я осознаю, что это было скорее исключение.
Россия представляет собой многонациональное, многорелигиозное общество, у нас присутствует межрелигиозный диалог в различных регионах, об этом много говорится на самом высоком уровне. Но чтобы правильно строить межнациональную политику в больших городах-миллионниках — в школах, в классах, где учатся дети из разных семей по религиозному признаку — надо изначально делать культуру общей. Мне кажется, что нужно знакомить детей с восточными произведениями не только на уроках религии, но еще и через культуру, обязательно включать классические произведения, которые знает весь мир, ту же «Шах-наме». У меня в курсе упомянуты произведения буддийского содержания. Кроме того, уже в древнеиндийской традиции очень много красивых легенд, которые бы точно понравились детям, если их рассказать в форме сказки: например, отдельные эпизоды из «Махабхараты». Кстати, в Турции очень любят адаптировать для детей европейские романы: берут, например, «Три мушкетера» и делают из романа детскую адаптацию на 30 страниц. Это очень хорошо, потому что они с детства знакомятся с этим сюжетом, с именем автора. Точно так же можно было бы поступать с серьезными литературными памятниками Востока — адаптировать их под школьную программу, «причесывать» и давать детям почитать. Тем более, что восточная литература — это часто дидактическая литература, которая учит хорошему, которая воспитывает. Многие восточные писатели создавали произведения для своих сыновей с целью их обучить, дать им совет, как жить: как себя вести с друзьями, с женой, с семьей. Можно такую литературу адаптировать под современные нужды и включить в школьную программу. Мне кажется, это был бы очень полезный опыт, удивительно, что к нему до сих пор никто не пришел.
В вашем онлайн-курсе «Литературная сокровищница Ближнего Востока» достаточно много времени уделено изучению древней литературы. Насколько интересно сейчас читать древние произведения Востока? Ведь кажется, что это все сплошь религиозная литература, которая не найдет отклик у современного читателя.
Вы знаете, я изначально лингвист по сфере своих научных интересов, да и обе мои диссертации — по лингвистике, по фонологии. Но когда я занялась переводами, я поняла, что мне интересно вообще все, не только лингвистика. Больше того, мне хочется равняться на востоковедов прошлого, которые были специалистами самого широкого уровня подготовки — они были и лингвистами, и литературоведами, и специалистами по исламу к тому же. Сначала я занялась современной литературой, стала публиковать статьи о современных романах, которые переводила. Но в какой-то момент мне потребовались знания по исламоведению и я страшно увлеклась суфизмом, который сейчас даже иногда преподаю и читаю выездные лекции — я этому посвятила более 10 лет, читала курс на русском и на английском языках для студентов программы «Свободные искусства и науки» и американских студентов. И я полюбила эту тему, поскольку и на местах бывала, и в поля, что называется, выезжала, и с практикующими много общалась, и сама в практиках участвовала. В какой-то момент мой интерес стал немного отходить от современной литературы и смещаться в сторону средневековой и древней литературы. Ну а кандидатская моя была вообще посвящена тюркской рунике.
Все мы имеем привычку воспринимать древний литературный памятник как что-то мертвое, но мне очень помогла моя мама и то, что я имею возможность постоянно бывать в Эрмитаже. Вы знаете, люди всегда были одинаковыми: люди 2000 лет назад — точно такие же люди, как нас сейчас окружают, только у них мобильников не было. В Эрмитаже есть совершенно чудесная глиняная клинописная табличка, в которой мальчик папе говорит: «Папочка, ты знаешь, мне учитель в школе двойки ставит, ты мог бы с ним поговорить с глазу на глаз, пригласить домой, покормить, как-то решить вопрос, чтобы он мне двойки ставить перестал?». Такие человеческие вещи очень сближают.
Наш курс рассчитан на слушателей самого широкого круга. Во время его создания я старалась искать не столько вещи, которые будут ультраспециальными: сложность текста, фонологический анализ, филологический образ — это, наверное, будет интересно узкому специалистов, которые много лет разрабатывают эти проблемы, мы о них говорим на научных конференциях. Но для широкого круга людей или для студентов, которые только начинают знакомиться с Востоком, эти вещи будут сложны, непонятны, и, соответственно, оттолкнут от предмета. Начинать надо с того, что заманит, притянет и вызовет интерес. Когда я рассказывала о древней литературе, я старалась найти такие произведения, которые покажут мысли, чувства людей — таких же, как мы. Они любили, ревновали, учились, воевали, дрались, выясняли отношения, ели, пили, гадали, колдовали — у них была простая жизнь, но не было наших технологий, они решали свои проблемы, как могли, и писали об этом. Я старалась рассказывать именно об этом. Но, конечно же, невозможно избежать каких-то узкоспециальных вещей: исторического экскурса, обсуждения дат, этимологии. Сначала я даже переживала, что мой курс недостаточно наукоемкий, но потом поняла, что смотреть его будут в основном студенты и просто интересующиеся Востоком. Я, например, сидя на карантине в 20-м году, на «Открытом образовании» какие только курсы не переслушала: и по менеджменту, и по экономике, даже про конструкцию самолета! Мне было очень интересно. И я подумала, что, наверное, мой курс тоже будет притягивать таких людей, которые просто зайдут и увидят — ага, «Литературная сокровищница Ближнего Востока», сказки Шахерезады, им понравится картинка, они ткнут на название курса и дальше там останутся. Поэтому не стоит комплексовать по поводу того, что я просто говорю о сложных вещах.
Это отличный подход — заинтересовать людей, которые не являются специалистами в данной области.
Да, я считаю, что не бывает плохих студентов — бывают плохие преподаватели. Если студенту неинтересно, значит, преподаватель не смог раскрыть его, дать то, что ему нужно. В наше время люди очень мало читают, почти не ходят в библиотеки, все ушли в соцсети. Поэтому сейчас задача ученых состоит в том, чтобы как можно дольше сохранить наше богатое наследие: популяризировать науку, популяризировать знания, труды наших предшественников, максимально доступно и интересно об этом рассказывать, чтобы заинтересовать наукой самый широкий круг слушателей и, в первую очередь, молодежь. Поэтому я старалась все очень доходчиво объяснять. Большая ошибка преподавателей вузов в том, что многие по-прежнему считают себя какой-то элитарной кастой, которой известно что-то такое, чего не знает студент. Но если раньше преподаватель действительно обладал каким-то сакральным знанием, потому что он много раз бывал в изучаемой нами стране, которая почти для всех была закрыта, у него были книги на этом языке и словари, то в наше время, когда есть Интернет, любознательный студент разделает тебя под орех по части информации. Чем отличается преподаватель от студента? Системностью мышления. Практически любые знания и информация сейчас доступны вообще всем, но кто-то умеет ею оперировать, а кто-то нет. И мы должны, повторюсь, популяризировать науку и образование. В этом и заключается, в частности, задача моего курса — популяризировать востоковедение, повысить уровень историко-культурной компетенции моих слушателей.
Расскажите про процесс создания «Литературной сокровищницы». Вы в первый раз записывали онлайн-курс или у вас уже был подобный опыт?
В Университете, в таком формате — в первый раз. Незадолго до этого я записывала лекции для одной маленькой образовательной платформы — без заданий и какого-то учебно-методического комплекса. Там я читала курс, который много лет читаю магистрам Восточного факультета и из которого мой нынешний курс вырос, — «Введение в теорию перевода на материале языков стран Азии и Африки». Надо сказать, что это уникальный курс, такого больше нигде нет, и он был отмечен рядом наград.
А потом решили сделать большой курс для СПбГУ, и стало понятно, что здесь просто семинарскими занятиями и лекциями по переводу не обойдешься, что нужно делать курс, который кроме вопросов, связанных с переводом, включал бы обязательно литературу, пробудил бы интерес к мусульманскому миру. Кроме того, тема моей кандидатской диссертации касалась такой научной дисциплины, как грамматология — история письма. Это очень редкая и очень интересная дисциплина, посвященная проблеме жизни, появления, развития письменности на земле, а также проблеме дешифровки памятников. Когда я училась на Восточном факультете, курс по грамматологии читал мой учитель Виктор Григорьевич Гузев, но сейчас, к сожалению, такого курса нет. И я решила некоторые фрагменты грамматологии включить в свой курс — в два раздела, посвященные древним литературам, где говорится о дешифровке письма: древнеперсидского и древнетюркского. Поэтому курс получился очень широким и действительно уникальным: это и литература, и дешифровка литературных памятников, и их прочтение, истолкование. Надеюсь, что мне удалось показать всю самобытность литературы Востока, которая, с одной стороны, оправдывается и определяется мусульманской культурой и текстом Корана, с другой стороны — богатейшей домусульманской традицией, отголоски которой сильны и в наши дни, а с третьей — современными трендами. В последнем модуле курса мы даже обсуждаем современные проблемы литературы, современные направления и общаемся с известными писателями.
Много ли времени заняла подготовка к курсу? Или было так много наработанного материала, что курс сложился легко?
Поначалу я долго не понимала, что от меня требуют. Мне всегда легче читать лекцию без подготовки, чем что-то написать заранее и постараться не отвлечься от написанного. Когда я выступаю с открытой лекцией, я пишу себе маленький план на 5 строк, иногда смотрю в него, а дальше мне в голову приходят мысли и ассоциации, и я могу про одно слово 20 минут рассказывать. Когда мне коллеги сказали, что с онлайн-курсом так не получится, я подумала: у меня же гигантский опыт, я кучу прямых эфиров сделала, какие проблемы? Так вот — нет, так не получится. Когда мы стали снимать, я поняла, что коллеги правы и надо было все написать. В общем, в процессе съемок тексты дорабатывались. Это была первая сложность. Вторая сложность заключалась в том, что курс визуальный, с огромным количеством изображений и нужно было постараться сделать его красивым, без ошибок. Но у меня была чудесная помощница, моя бывшая студентка — Яна Васильева, тюрколог, выпускница СПбГУ. Яна рисовала презентации, собирала картинки, я вообще в это не вмешивалась, только говорила, что надо, а чего не надо, и потом проверяла.
Сам процесс съемок был огромным удовольствием. Я вообще очень люблю сниматься, люблю все, что связано с музыкой, с театром, с танцем. Я все возмущалась, говорила съемочной группе: «Ребята, ну почему мы так мало снимаемся? Я только, можно сказать, разговорилась, а уже “Все, снято!”. Ну куда это годится? Давайте еще пару часиков поработаем, мне хорошо!» Были, конечно, какие-то проблемные дубли, которые мне тяжело давались, но в целом было очень приятно.
Кроме того, я очень долго думала, чем наполнить курс, потому что только лекции — это очень скучно. И я поняла, что есть редчайшие произведения в красивейших переводах, которые должны звучать в рамках моего курса, и решила читать фрагменты из них. Мне было страшно интересно: мы почти каждое стихотворение проходили с режиссером, прежде чем я его читала. Эти моменты нравились мне больше всего, потому что я вспоминала свою учебу в консерватории, как мы проходили партию каждый раз, прежде чем ее петь. Моя преподаватель, Ирина Петровна Богачева, показывала, что вот здесь надо добавить экспрессии, здесь героиня страдает, здесь героиня готовится к смерти, здесь героиня ревнует — надо все это показать. Точно так же и в стихотворениях. Каждое стихотворение — это маленькая жизнь, и режиссер помогал мне как бы прожить эту жизнь, показать ее. Это было особенно здорово. Так что сам процесс съемок был для меня большим удовольствием.
Это удивительно, потому что многие авторы боятся камеры, не знают, как себя вести перед ней.
У меня очень много прямых эфиров, включая радио и телеэфиры. Я совершенно не стесняюсь ни выступлений, ни камеры. Не знаю, наверное, я редкий в этом плане человек, потому что я действительно от коллег по съемочной площадке слышала, что многим тяжело, многие стесняются, не могут раскрепоститься. А я себя чувствовала настолько свободно, что мне хотелось то рукой махнуть, то встать, но я понимала, что у нас курс, надо сидеть ровно, руками не размахивать, быть в образе. Иногда бывали какие-то смешные, забавные моменты, но заниматься этим было в удовольствие. И очень жалко, что так быстро все закончилось.
Но впереди еще запись курса на английском!
Да, впереди еще английский, правда с ним возникла проблема — пришлось серьезно менять наполнение в расчете на западного зрителя, а кроме того, очень сложно найти переводы. На самом деле, на русский переводилось гораздо больше произведений восточной литературы, чем на английский. На английском переводы есть, но их меньше, и они очень труднодоступны, поэтому сложно найти перевод, чтобы его озвучить, прочитать. Но по моему опыту работы с западными студентами я могу предположить, что это и не нужно, потому что западный студент, он если заинтересован, то сам будет дальше искать: сам найдет переводы, сам купит книгу и сам прочитает. Ему нужно подать подготовительный материал, чтобы его заинтересовать. А нашим зрителям, как мне кажется, интереснее все сразу услышать, а если их зацепит, тогда они пойдут дальше. Поэтому я в какой-то момент перестала переживать — что могла, я включила в курс, но там будет звучать меньше переводов литературных образцов.
Что вы думаете об онлайн-формате образования? Может ли он заменить очные лекции? Или его можно использовать только как дополнение?
Когда это все началось, в феврале 2020 года, сначала все вздохнули радостно, что появилось много свободного времени, я все успеваю, никуда ехать не надо… Но потом, уже, наверное, в прошлом ноябре, стало понятно, что это все очень тяжело. Что касается лично меня, мне было тяжело просидеть четыре пары в одной комнате и говорить с черными квадратиками, самой с собой. Сейчас я студентов заставляю включать камеры: достаточно жестко говорю, что у кого не включена камера, тот отсутствует на занятии. Это было оправдано: когда я впервые так сделала в этом году, оказалось, что половина группы во время занятия шагает по улице с наушниками в ушах. Во время занятий важно сосредоточиться: когда я провожу семинар по переводу, разбираю текст и как с ним работать, я должна видеть, что у них на лицах происходит во время работы с текстом, понимать, как они усваивают материал: кто-то очень быстро реагирует, кто-то медленнее. И студенты, оказывается, тоже невзлюбили дистант и тоже от него очень сильно страдают. Мои собственные студенты мне говорили: «Как мы рады, что есть возможность приходить в университет, с вами общаться, видеть друг друга, сидеть и говорить».
Конечно, невозможно полностью отказаться от очного образования. Это будет огромная потеря. Начнем с того, что есть специальности, в которых это просто исключено, такие как врачебное дело или какие-то художественные и концертные специальности. И так же сложно языку учить по «зуму». Все-таки когда мы общаемся напрямую, мне кажется, что студенты усваивают еще и какую-то невербальную информацию, ведь образование — это еще и, не скажу, что энергетический обмен, но какой-то обмен с аудиторией. Поэтому, конечно же, онлайн-образование полностью заменить очное образование не может и не должно. Но оно может быть полезным дополнением, тем более что мой курс, как я уже сказала, носит популяризаторский характер. В высшем учебном заведении мы учим студентов на высоком профессиональном уровне, мы готовим профессионалов, мы даем им узкоспециальные знания, мы готовим будущих коллег. И часть этих студентов довольно скоро нашими коллегами и становятся. Поэтому, конечно же, онлайн-курс, который изначально включает в себя много всего и является интересным для широкой массы — это всего лишь первая ступень, которая должна заинтересовать слушателя, для того чтобы он шел дальше.
