Чеховская комедия рассматривается как одно из ключевых и переломных произведений классической литературы, подводящее итог ХIХ веку и начинающее «Настоящий Двадцатый Век». Описываются принципы драмы: отсутствие центрального персонажа, главного героя, неперсональный характер конфликта, два сюжета, лейтмотивы, символические образы. Комедия понимается как пьеса о человеке в потоке времени, история об утрате Дома, задающая формулу человеческого существования в ХХ веке.

Главная проблема лекции – сочетание в романе Горького «Мать» социальных и религиозных мотивов. Книга рассматривается как продолжение традиции социально-идеологического романа (в смысле М.Бахтина). Описываются принципы характеристики персонажей, проблемы стиля (метафорическая избыточность). В качестве культурного контекста привлекаются произведения Н.Чернышевского, Л.Толстого, Ф.Достоевского, А.Блока, В.Кина (роман «По ту сторону»), А.Ахматовой («Реквием»). Пунктирно рассматривается эволюция писателя от «Матери» к «Несвоевременным мыслям».

Главная проблема – рассмотрение «Петербурга» как образца, модели символистского романа. Затрагиваются проблемы прототипов, связи романа с историческим временем, способов персонажной характеристики, места романа в «петербургском тексте». Большое внимание уделено стилистике романа: метафоре, звукописи («звуковым сквознякам»), ритмической организации. Культурный контекст: Е.Замятин, Н.Бердяев, О.Форш, К.Вагинов, В.Набоков.

Главная проблема: «Мы» как жанровая модель романа-антиутопии. Рассматриваются хронотоп и фабула, персонажные характеристики, система ключевых мотивов, способы сочетание социального и любовного конфликтов. Пунктирно прослежена история утопии-антиутопии. Активно используются автокомментарии Замятина. Культурный контекст: Г.Уэллс, А.Богданов, Ф.Достоевский, Дж.Оруэлл, А.Солженицын.

Главная проблема: рассмотрение «Конармии» как феномена метафорической, орнаментальной прозы. Предлагается нетрадиционная точка зрения на состав книги (в нее не должны входить поздние «Поцелуй» и Аргамак»). Исследуются структура бабелевской новеллы в ее основных разновидностях (традиционная новелла-фабула и новелла-смысл), динамика композиции, специфика пейзажа, формы повествования, сквозной конфликт (очкастый киндербальзам в стане кентавров). Новеллы «Конармии» сопоставляются с газетными корреспонденциями Бабеля и конармейским дневником 1920 г. Культурный контекст: Л.Толстой, Мопассан, М.Зошенко, Ю.Олеша.

Предлагается нетривиальный подход: в образцовом произведении социалистического реализма можно увидеть героическую балладу о какой-то войне с экзистенциальной проблематикой, родственной литературе «потерянного поколения». Рассматриваются приемы толстовского психологизма, широко использованные Фадеевым. Выявлена противоречивость характера Левинсона, парадоксальность столкновения красных и белых. Отмечена изменчивость финала, который в первоначальной редакции был более открыт, проблематичен. Культурный контекст: Л.Толстой, М.Булгаков, Н.Гумилев, Н.Тихонов.

Главная проблема: конфликт в поэтике романа социальной проблематики и метафорического стиля. Рассматриваются система персонажей, сказочные мотивы и заглавный мотив зависти, поэтика метафорического преображения мира (роман как хрестоматия счастья). Прослежена дальнейшая эволюция писателя, названы причины его творческого кризиса. Культурный контекст: А.Пушкин, Н.Олейников, В.Набоков.

«Чевенгур» рассматривается как уникальное сочетание утопии и антиутопии, абсолютного приятия революции, идущего от раннего Платонова-пролеткультовца, и глубочайшей ее критики, исходящей из невозможности тотального преображения мира. Исследуется композиция романа, строящегося по принципу фрагментарности («танка» как повествовательная единица). В главной сюжетной линии романа выявляется архетип китежской легенды. Культурный контекст: В.Короленко, О.Мандельштам, И.Бунин, Е.Замятин.

Книга Зощенко рассматривается и как одна из вершин его прозы, вполне сопоставимая с «Голубой книгой» и «Перед восходом солнца», и как завершение классической традиции. Ее доминантой оказывается изображение судьбы архетипического персонажа ХIХ века, маленького человека, – его распыление и гибель в послереволюционную эпоху. Выявляются мотивы Н.Гоголя, И.Гончарова, Ф.Достоевского, А.Чехова. Исследуется поэтика повествования, образ подставного рассказчика Коленкорова. Определяется место писателя в пейзаже советской эпохи, отличие его смеха от смеха М.Булгакова, И.Ильфа и Е.Петрова.

Спор с представлением об игровой, постмодернистской природе набоковского романа. «Дар» рассматривается как продолжение и развитие традиции классического русского романа, прежде всего пушкинского «свободного романа». Вставной роман о Чернышевском – тоже не пасквиль, как это принято думать, а драматическое, хотя и не лишенное иронии исследование судьбы «железных забияк», шестидесятников. Роман – один из редких в ХХ веке примеров повествования о счастливом человеке, приятии бытия, благодарности жизни. Набоковская философия «бокового зрения», «благодать чувственного познания» служит именно этой цели.

В «Мастере и Маргарите» выделяются три сюжетные линии, три «романа»: роман мастера, ершалаимский роман об Иешуа; московская дьяволиада, роман о Воланде; роман о мастере, история любви героя и Маргариты. Анализируется связь ершалаимского романа с каноническими евангелиями, сквозные мотивы и проблемы, автобиографические мотивы, особенности живописания. В целом книга понимается как роман-миф, одно из главных произведений русской литературы ХХ века.

Шолоховский роман-эпопея рассматривается на фоне толстовского и классического эпосов, как синтез традиций семейной саги, военной хроники, истории любви и философской притчи. Главный герой романа – казачий Гамлет, мучительно выбирающий свой путь не только между двумя враждующими лагерями, но между добром и злом в трагическую эпоху, когда такой выбор невозможен.

«Василий Теркин» – одна из немногих книг о Великой Отечественной войне, созданных во время войны и выдержавших испытание временем. В ней органически и счастливо соединились пушкинская традиция «свободного романа», толстовский образ народной войны, некрасовский интерес к крестьянству. С другой стороны, Твардовскому удается «склеить позвонки» советской и русской истории, создав национальный, обобщенно-возвышенный и одновременно юмористически-домашний, образ общей беды и общего дела. Наряду с заглавным персонажем, полноценным героем романа в стихах оказывается и Автор. Культурный контекст: П.Флоренский, П.Боборыкин, И.Бунин.

Роман Пастернака рассматривается как «другая проза», книга, соединяющая структурные признаки элитарной «лирической эпопеи» и массовой беллетристики, целью которой являются «судьбы скрещенья» и прямое воздействие на простого, не искушенного в эстетике читателя. Исследуются связь романа с исторической реальностью и его фольклоризм, характер психологизма, взаимодействие стихов и прозы, развитие отдельных мотивов в «Стихотворениях Юрия Живаго». Живаго – тот поэт, которым хотел бы быть в конце жизни (но, на самом деле, не был) ранний Пастернак. А его роман, как отметил В.Шаламов, продолжил традицию толстовского – ответственного и совестливого – разговора о жизни.

Поэма рассматривается как символическое произведение, продолжающее и завершающее блоковскую «трилогию вочеловечивания». Анализируются основные принципы поэтики: влияние кинематографа и частушки, система персонажей, цветовая символика, финал и его противоречивые интерпретации.

Лирика Есенина рассматривается как художественная система с центральным принципом «зоологического претворения мира», многочисленными метафорическими рядами, масками лирического героя (инок, хулиган, мечтатель), образами «златой Руси» и «Руси советской».